Только не - Игорь Толич

Мария же выглядела как сварливая бабуля. Хотя, конечно, до бабули ей ещё было далеко. Ей всего-то лет на десять больше, чем мне, — не старшее сорока. Но разговаривала она всегда наставительно, будто знала о человеке всё, даже то, что он пытается скрыть.

Я посещала Марию раз в неделю, и это уже была пятая наша встреча. За пять совместных часов нам не удалось хоть сколько-то подружиться. Впрочем, психотерапевта от друга отличает то, что ни о какой дружбе речи не идёт: необходимо посвящать в самое сокровенное того, кто всегда был и останется далёк от твоей жизни, а мне это претило. С таким же успехом я могла бы сходить на исповедь, и пастор хотя бы отпустил мне грехи. Но, к сожалению, священнослужители не имеют возможности выписывать лекарства. Кроме того, лютеране, как и любые протестанты, признают единство и равенство всего своего прихода. Так что священный сан оказывался для меня не слишком полезен — грехи мне могла отпустить и Мария, она ведь тоже лютеранка. Но с этим она не спешила, как не спешила подписать мне новый рецепт снотворного.

Она уже выписывала мне антидепрессанты, но благоприятному сну они отнюдь не способствовали. Разве что настроение подымалось да язык немного развязывался. В общем, всё тоже самое могло бы получиться, если бы мы с Марией выпили вместе вина или виски. А если выпить их чрезмерно — я точно засну. Однако моя психотерапевтка была грозна и сурова не в пример своей Библейской тёзке. Я ловила себя на ощущении, что меня, словно банку с паштетом, вскрывают консервным ножом. Возможно, будь Мария чуть более участлива, я с большей охотой продемонстрировала бы ей свой внутренний «паштет». Но она сидела передо мной за столом, прямая и непреклонная, будто ледяная скала, — такая же белая и гладкая, что даже мои колкости соскальзывали с её невозмутимой твёрдой оболочки.

— Илзе, я ознакомилась с некоторыми вашими произведениями.

— Неужели? И что вы можете о них сказать? — я делано улыбнулась, разумеется, кривя душой, будто мне впрямь интересно послушать чьё-то достопочтенное мнение.

— Вас интересует впечатление моё как женщины или как психотерапевта?

— И так, и так, если можно.

— Хорошо, — Мария крутанулась на кресле и перестала сверлить меня взглядом. Наверное, тем самым пытаясь подчеркнуть, что сейчас со мной ведёт беседу не столько профессионал, сколько обычный человек, также начинённый собственными сомнениями и желаниями. — В письме вы изящны словно балерина, кроме того, вам присущи чувство эстетического вкуса и умение создавать интригу. Всё это характеризует вас как грамотного писателя.

— Нет, давайте не так, — перебила я её. — Просто скажите — понравилось вам или нет?

— Понравилось, — Мария сдержано улыбнулась. — Я не люблю бульварную прозу. Но в ваших романах что-то есть. Скажем так, они не лишены глубины, что редко встречается в подобной литературе. Раз уж мы заговорили неформально, моё мнение таково, что вас недооценивают. Это я вам говорю как человек, который любит читать и ценит приятный неглупый слог.

— Спасибо, — поблагодарила я скупо, хотя действительно была польщена — что уж тут кокетничать.

Я не могла полностью исключать того, что Мария немного льстит мне, чтобы выиграть ещё несколько приватных сессий. Но я бы и так к ней пришла — без её подписи антидепрессанты мне не продадут, а к ним привыкаешь настолько же быстро, как к центральному отоплению, что начинает казаться, будто так было всегда, и никому не было надобности разжигать котлы, поддерживать огонь в печах и каминах, часами греть воду. Всё получалось легко и незаметно, как само собой разумеющееся.

— А сейчас мне бы хотелось высказаться с точки зрения психотерапии. Я заметила одну особенность, которой не придала бы значения, не будь вы мой пациенткой.

— Клиенткой, — поправила я, вновь напрягшись.

— Хорошо, клиенткой. Однако вы не совсем простая клиентка, Илзе, — Мария сделала выразительную паузу. — Вы — супруга моего давнего товарища. И я понимаю ваше недоверие ко мне. Не думайте, что я ничего не замечаю. Но я хочу, чтобы вы понимали: ваши отношения с Андрисом были и останутся только вашими отношениями, а всё, что происходит в этом кабинете, остаётся исключительно здесь.

— К чему вы клоните?

— В ваших романах практически отсутствует упоминание секса. А если он и происходит, то без какой-либо детализации.

— Допустим. И что из этого следует? — я выровнялась на стуле и приготовилась слушать внимательно, даже руки скрестила, готовая защищаться.

Кажется, Марию это только позабавило. Она улыбнулась почти ласково.

— Илзе, как часто вы занимаетесь сексом с Андрисом?

— Простите?..

— Вы слышали вопрос. Насколько часто между вами и вашим супругом случается контакт сексуального характера?

— Вы считаете это причиной бессонницы?

— Это просто вопрос.

— Мария…

— Илзе, — теперь она перебила меня, что было ей совершенно несвойственно, — я задам вопрос иначе: когда в последний раз у вас был секс?

— Похоже на намёк.

— Вы сами так решили.

— Неделю назад. Довольны?

Мария долго молчала, глядя мне точно в глаза. А я раз за разом поглядывала на настенные часы у меня за спиной, отражённые в её очках — так я научилась угадывать время, когда встреча заканчивается. Мария никогда не задерживала клиентов дольше положенного часа — просто не позволял график, а мне становилось легче переносить эту каторгу, зная, что у всего есть начало и конец. Сейчас мой визит подходил к концу.

Я практически выдернула из-под ручки психотерапевта свой рецепт, вежливо попрощалась и вылетела прочь.

Улица дохнула мне в лицо пряничной сладостью и окатила людским шумом. Играла музыка, задорная и весёлая, какую можно услышать в цирке или на любых других ярмарочных площадях в это рождественское время. Снег порошил мелкой крошкой, его нападало совсем чуть-чуть, но дети уже пытались что-то из него слепить: они шныряли мимо прилавков и скамеек, сгребая с горизонтальных поверхностей в варежки белые комки, которые тут же рассыпались обратно в снежную пыль. Дети кидались друг в дружку этой холодной взвесью и бежали дальше, смеясь и улюлюкая. Взрослые же в это время стояли в очередях за складраусисом или жареным миндалём. Однако самая многолюдная толпа пристроилась возле огромного прокопчённого вертела, где готовили целого поросёнка. Повар в средневековом длинном костюме из бордового бархата, подвязанного витым поясом с кистями, медленно и важно крутил ручку, делая вид, что не замечает жадных взглядов.

Мне тоже захотелось присоединиться к этим страждущим и вместе со всеми дождаться, когда уже, наконец, начнут разделывать готовую свиную тушу длинным тесаком: так же неторопливо разложат по тарелкам, польют соусом и подадут с серым горохом или томлёной капустой. Но